Я вот тут демонстрирую из себя девочку, если чо.
В зелёном царствии под названием Лошица, которое было бы совсем Царицыным, если бы не было Лошицей. Как-то так.
В общем, ехать в Лошицу через весь город. И, надо сказать, люди, обыкновенно безразличные, становятся удивительно внимательными и любопытными, если, например, ехать в котелке. Да, чуваки, я денди, я с зонтиком, в котелке, в образе и в трамвае, не смотрите на меня как на уссурийского тигра. Впрочем, я понимаю общественность. Потому что наши перебежки по трамваям выглядели так:
Платьишко, внутри платьишка я, вцепилась в зонтик-трость, маюсь с котелком, то надену, то сниму, то прищемлю чем-нибудь. Рядом кошка психоделической расцветки, в одной руке виноград, в другой — четыре пластинки виниловые. На внешней пластинке написано «Камерная музыка», на внутренней — про Кристофа-Виллибальда Глюка пишет рецензию человек-город Кенигсберг. Стоим, разговариваем про гипсовый завод.
Ладно, приехали в Лошицу. Ушли в яблоки, топаем, топаем, а кругом красота, романтика, яблочки-травушка. Тракторы опять же. Рабочие бригады через каждые пятнадцать метров. Нет, я понимаю, плитку непременно нужно в яблоневом саду выкладывать, какой же сад без монастырской плитки. Но всё-таки. Мы, может, тут пьяные коньяк будем пить.
Хорошо. Я пью, лицо корчу, стесняюсь, кошка объективом жужжит. Пришёл мужичок, посмотрел, встал поодаль яблоки обивать. Думаю, дядечка, у тебя весь сад в распоряжении, шёл бы ты от моего бревна. Нет, ничего, стоит, яблоки рассматривает. Думаю, ладно, что мне, я уже коньяк из пробочки выпила, полезу-ка на дерево. Правда, не получилось — в дереве было дупло, в дупле — оса, в осе — смерть кощеева, осу я постеснялась беспокоить. Тем более, было в ней что-то от белки.
Потопали мы дальше, развалины искать. Вместе с развалинами в комплекте шли два мужичка и водочка. Хихикают, как гимназистки, спрашивают, мол, мы вам не мешаем, девчонки. Нет, думаю, то, что вы здесь водку жрёте, пока я пытаюсь достойно залезть на кирпичики, мне нисколько не мешает. Снова вдаль потопали, мимо цивилизации, мимо толп человеческих, нашли какое-то сено, пали в него. Красота, идиллия, комары построились свиньёй и наступают в боевом порядке, сено шуршит, колется, солнце в траве запуталось, поодаль в развалинах вопят дети, глухо стучат поезда, солнце садится, я не попадаю в фокус, да, да, меня не берёт техника, потому что я мираж и дрожу в солнечных лучах, и из реального во мне только котелок, да и тот дал погонять грязный хиппи. Уф. Разморило.
— Видите, кошка, трактор, а в нём небось в кабине голая женщина. Ну не настоящая, а наклеена.
— Ка-ак?! — возмущается кошка.
— Настоящая-настоящая, я пошутила, — ретируюсь поспешно и гордо несу дальше свою чушь, про фонари что-то, про разное. Посередине прогона останавливаюсь, говорю:
— Смотрите, кошка, какой пенёк, — и дальше без передышки про фонари. Кошка смеётся, а я не понимаю, чего смеётся, и думаю, может, в пеньке тоже наклеена голая женщина. Яблочные сады, они такие, библейские по умолчанию, далеко ли от той Евы.
Такие дела.