now can we please resume saving the world?
Так вот, что было после кухонных весов.
Была насыщенная звёздная ночь. Луна там фосфоресцирующая, мотыльки. Вольготное вино в полугранёных стаканах.
А потом Заяц с заговорщицким видом фокусника достал два фонарика, обмотанных бумагой вдоль луча света. И стало нас два добрейших джедая — с белым мечом и с синим.
Когда кончился уже коньяк, догорел фейерверк и растаяли предрассветные сумерки, разошлись спать.
Но за окном игриво орали птицы, стены же выгибались от могучего храпа. Через два часа птицы наорались и принялись молча жрать червячков и мушек, источник могучего храпа получил от кого-то три раза пяткой по шее и почти умолк; так что сон, волшебный сон, спокойный сон, и наконец-то можно достать из ушей пальцы, никаких больше биологических берушей, сон, тихий сон, спокойный, доооолгий, полноценный — что-а, уже час дня?!
Час дня. Солнце в зените. Воздух от жары плавится, течёт и звенит.
А мы внезапно идём купаться на озеро. Озеро близко, заверяют, буквально полчаса, мы тут замечательно срежем через дачи, мы знаем короткую дорогу.
На слове «буквально» должен был сработать инстинкт самосохранения, но, измученный коньяком и храпом, он безответственно спал; и в то время, когда правильный ответ был: «А, хаха, хааааа, хааа, нет, спасибо» — на деле прозвучало: «Ну, акей, погнали».
Час дня, 13.00. Пятнадцать человек на пакет абрикосов. Йо-ха, ха, ха, и две бутылки тёплой минералки.
13.15. Люди источают оптимизм. Больше всего оптимизма в тех четверых, что идут босиком.
13.30. Юноша по имени Петя, приехавший утром и не вкусивший ночных алкогольных и бессонных прелестей (какие-то три утренние бутылки пива не в счёт), бегает кругами с воздушным змеем. Во взгляде Зайца (десять змеев, хехе) читается: «Ха, любитель!»
13.45. Впереди появляются коровы. Они мычат. Мы тоже. Но их хотя бы сейчас подоят.
13.55. Юноша по имени Женя, пока спрашивал дорогу, очаровал двух прекрасных селянок. Одна из них, указав направление, заинтересованно спросила: «А вы кто?» Женя могуче расправил плечи и небрежно ответил: «Вам лучше не знать — мы в розыске». Селянка уважительно посмотрела на плечи и сплюнула шелуху.
14.00. Впереди озеро. Но это не то озеро. Нам почему-то нужно другое озеро. Лично мне уже не нужно никакое озеро. Лично мне никакое озеро не нужно было с самого начала, я не собиралась купаться, а лишь рассчитывала запечатлеть, как игрок элитарного клуба, обладатель хрустальной совы, ну не знаю, теряет купальник, например.
14.10. Спросили дорогу у бодрого мужичка в плавках. Бодрый мужичок наказал идти прямо до берёзы, зазывал в бассейн и долго кричал вслед что-то неразборчивое.
14.15. Нашли берёзу. Потом нашли узкую тропинку. На узкой тропинке нашли реченьку, мостик и мужика на мостике. Мужик смотрел сочувственно.
14.16. Вода. Озеро. Уже похуй.
14.20. Юноша по имени Саша, засёкший время до озера, в печали. Печаль примерно такова: «Полчаса? Полчаса?! Час двадцать! Час! Двадцать!»
Ну, купальник Сава так и не потеряла. Зато у неё была оранжевая пижамка.
А Заяц полез в воду в маечке. Маечка намокла и очертила всю ту монументальность... хм, хм, ну, в общем, монументальность. Петя в погоне за фрисби почти упал на Зайца, но устоял. Потом посмотрел, куда он падал, сказал «привееееет» и попытался упасть ещё раз.
И вот, значит, стою я на пирсе, а внизу плещутся женщины в маечках и мааанят, мааанят. Говорят, иди, Надя, к нам, иди; а Заяц просто подплыл к пирсу и смотрел. А, что там. Обняла металлоконструкцию, сказала, что я Одиссей и что коварные сирены там, внизу, могут манить и дальше, но я привязана-таки к мачте и лучше здесь постою.
Назад мы шли не короткой дорогой.
Минут сорок. Не час двадцать. Уже лучше. Но! В сиесту. Под неистовым солнцем. Когда под ногами таял и шипел асфальт.
И вечером того же дня, выползая из душа, Заяц говорит:
— Битум, слава богу, битум. Не ожоги. Отмылся.
У меня же на память остались красные плечи, красная грудь и белая полоса наискосок неё — от сумки через плечо. Заяц гнусно смеялся, тыкал пальцем и говорил: «Портупеееея, портупеееея!» Сирены — они и на суше коварные, да.
Была насыщенная звёздная ночь. Луна там фосфоресцирующая, мотыльки. Вольготное вино в полугранёных стаканах.
А потом Заяц с заговорщицким видом фокусника достал два фонарика, обмотанных бумагой вдоль луча света. И стало нас два добрейших джедая — с белым мечом и с синим.
Когда кончился уже коньяк, догорел фейерверк и растаяли предрассветные сумерки, разошлись спать.
Но за окном игриво орали птицы, стены же выгибались от могучего храпа. Через два часа птицы наорались и принялись молча жрать червячков и мушек, источник могучего храпа получил от кого-то три раза пяткой по шее и почти умолк; так что сон, волшебный сон, спокойный сон, и наконец-то можно достать из ушей пальцы, никаких больше биологических берушей, сон, тихий сон, спокойный, доооолгий, полноценный — что-а, уже час дня?!
Час дня. Солнце в зените. Воздух от жары плавится, течёт и звенит.
А мы внезапно идём купаться на озеро. Озеро близко, заверяют, буквально полчаса, мы тут замечательно срежем через дачи, мы знаем короткую дорогу.
На слове «буквально» должен был сработать инстинкт самосохранения, но, измученный коньяком и храпом, он безответственно спал; и в то время, когда правильный ответ был: «А, хаха, хааааа, хааа, нет, спасибо» — на деле прозвучало: «Ну, акей, погнали».
Час дня, 13.00. Пятнадцать человек на пакет абрикосов. Йо-ха, ха, ха, и две бутылки тёплой минералки.
13.15. Люди источают оптимизм. Больше всего оптимизма в тех четверых, что идут босиком.
13.30. Юноша по имени Петя, приехавший утром и не вкусивший ночных алкогольных и бессонных прелестей (какие-то три утренние бутылки пива не в счёт), бегает кругами с воздушным змеем. Во взгляде Зайца (десять змеев, хехе) читается: «Ха, любитель!»
13.45. Впереди появляются коровы. Они мычат. Мы тоже. Но их хотя бы сейчас подоят.
13.55. Юноша по имени Женя, пока спрашивал дорогу, очаровал двух прекрасных селянок. Одна из них, указав направление, заинтересованно спросила: «А вы кто?» Женя могуче расправил плечи и небрежно ответил: «Вам лучше не знать — мы в розыске». Селянка уважительно посмотрела на плечи и сплюнула шелуху.
14.00. Впереди озеро. Но это не то озеро. Нам почему-то нужно другое озеро. Лично мне уже не нужно никакое озеро. Лично мне никакое озеро не нужно было с самого начала, я не собиралась купаться, а лишь рассчитывала запечатлеть, как игрок элитарного клуба, обладатель хрустальной совы, ну не знаю, теряет купальник, например.
14.10. Спросили дорогу у бодрого мужичка в плавках. Бодрый мужичок наказал идти прямо до берёзы, зазывал в бассейн и долго кричал вслед что-то неразборчивое.
14.15. Нашли берёзу. Потом нашли узкую тропинку. На узкой тропинке нашли реченьку, мостик и мужика на мостике. Мужик смотрел сочувственно.
14.16. Вода. Озеро. Уже похуй.
14.20. Юноша по имени Саша, засёкший время до озера, в печали. Печаль примерно такова: «Полчаса? Полчаса?! Час двадцать! Час! Двадцать!»
Ну, купальник Сава так и не потеряла. Зато у неё была оранжевая пижамка.
А Заяц полез в воду в маечке. Маечка намокла и очертила всю ту монументальность... хм, хм, ну, в общем, монументальность. Петя в погоне за фрисби почти упал на Зайца, но устоял. Потом посмотрел, куда он падал, сказал «привееееет» и попытался упасть ещё раз.
И вот, значит, стою я на пирсе, а внизу плещутся женщины в маечках и мааанят, мааанят. Говорят, иди, Надя, к нам, иди; а Заяц просто подплыл к пирсу и смотрел. А, что там. Обняла металлоконструкцию, сказала, что я Одиссей и что коварные сирены там, внизу, могут манить и дальше, но я привязана-таки к мачте и лучше здесь постою.
Назад мы шли не короткой дорогой.
Минут сорок. Не час двадцать. Уже лучше. Но! В сиесту. Под неистовым солнцем. Когда под ногами таял и шипел асфальт.
И вечером того же дня, выползая из душа, Заяц говорит:
— Битум, слава богу, битум. Не ожоги. Отмылся.
У меня же на память остались красные плечи, красная грудь и белая полоса наискосок неё — от сумки через плечо. Заяц гнусно смеялся, тыкал пальцем и говорил: «Портупеееея, портупеееея!» Сирены — они и на суше коварные, да.